— С тетей Наташей, что ли? — удивленно переспросил Дениска, не веря своим ушам.

— С кем? Ага, сейчас, пойдет она с нами, — насмешливо ответил Андрюха, стараясь не терять уверенности в голосе. — Нужны мы ей больно! У нее вон, — кивнул он на дом, — хозяйство. Сами пойдем. А чего такого-то? Искупаемся — да обратно.

— Так ведь родичи не разрешат, точно не разрешат, — замотал он башкой, отчего щеки его пришли в движение, а шляпа съехала на ухо.

— Понятно, что не разрешат. Только мы их и не спросим, вот чего. Мы ж не малыши там какие-нибудь… Тихонько выберемся, вроде мы мяч попинать, а сами… — он опять оглянулся и почти шепотом закончил: — Сами на море сбегаем. Мы ж быстро, никто и не узнает.

— Это ж далеко! — тоже шепотом воскликнул Дениска. И стащил шляпу, будто преклоняясь перед бесстрашием этой затеи. — Там же ведь дорога…

— Три дороги, — весомо поправил его приятель.

В этот момент Андрюха понял, что пришло время для главного аргумента. И сразу станет все понятно, получится завербовать подельника или нет…

— Ты что, струсил, что ли? А я думал, что ты храбрый, — немного разочарованно произнес он, всем нутром вглядываясь в Денискину реакцию. Опустив глаза, толстяк нервно мял шляпу, медля с ответом.

— Я вот ничего не боюсь, как мой папа, — важно соврал провокатор, для пущей выразительности сплюнув сквозь зубы и растерев плевок носком сандалии.

— Да нет, я бы пошел… вот только если родичи узнают… Ох, что будет, — ответил тот дрогнувшим голосом, стараясь не смотреть на Андрюху.

— А я знаю, что будет, — шагнув вплотную к Дениске, прошипел шестилетний заговорщик. — Ничегошеньки. Не узнают они ничего, вот и все. Они ж только вечером вернутся, мы уж дома давно будем. Не, ну если ты ссышь…

— Не, не ссу, — возразил толстяк, заливаясь краской и обиженно выпятив нижнюю губу. Видно было, что колкость задела его.

— Ну и правильно, — одобрительно хлопнул его по плечу Андрюшка. — Тебе ж шесть уже, чего бояться? Не малышня какая-то там. Скоро в школу идти.

— Ага, — кивнул Дениска. — И чего, прям вот сейчас и пойдем? — произнес он. И даже затаил дыхание от важности момента.

— Родичи свалят — и рванем, — невозмутимо ответил Андрей. — В первый раз, что ли… Я в прошлом году постоянно так делал, а мне ведь всего пять было. А теперь — шесть! Ты, главное, не ссы… — надменно добавил он, видимо, для закрепления эффекта. — Только это тайна. Надо поклясться, чтоб никому ни слова…

— Ладно, — шумно сглотнув, выдавил из себя Дениска. — А как…

— Чего ладно? Поклясться надо! — оборвал его на полуслове приятель.

— А родичи точно ничего не узнают? — уточнил толстяк, потупив взгляд. — Не, я просто так, на всякий случай.

— Зуб даю! — выпалил Андрюха. — Как будто и не были нигде.

— Тогда я клянусь, — вздохнул Дениска, напяливая шляпу.

Вполголоса произнеся вслед за приятелем замысловатую клятву, в которой фигурировали дохлая кошка, ножик и тухлый бутерброд, толстяк важно поглядел на Андрюху. Вкусив от чаши тайного заговора, он и впрямь стал будто бы старше того Дениски, который совсем недавно спасался от свирепого Чарлика. А уж если он попадет без взрослых на пляж, минуя три дороги и рынок, рядом с которым ошиваются здоровые лохматые псы… Тогда ему, пожалуй, разом стукнет все семь. И сорок уколов в живот покажутся сущей ерундой.

— Ты только помни — клятва эта страшная. Разболтаешь — пожалеешь, — Андрюшка погрозил подельнику пальцем, глядя на него с многозначительным прищуром. Тот лишь торопливо закивал головой, придерживая болтающуюся шляпу.

— Значит, слушай. План такой, — зашипел ему на ухо Андрюха, увлекая сообщника в глубь сада…

До отъезда родителей оставалось не больше часа. Вооружив детей самыми разными указаниями, мамы с папами пообещали быть вечером, строго-настрого запретив им уходить дальше площадки. Услышав это, Андрюшка с ангельской кротостью пообещал слушаться, а вот Дениска сперва побледнел, а потом медленно стал заливаться алым, будто вот-вот расплачется. Спрятав тайком собранную сумку с полотенцами у забора, дети послушно отправились в сад, чтобы усыпить бдительность тети Наташи. Выждав некоторое время, они как ни в чем не бывало направились со двора. Проходя мимо открытого окна кухни, Андрюшка, держа в руках мячик, крикнул что-то вроде: «Теть Наташ, мы гулять пошли, в футбол поиграем». Выйдя за ворота, мальчишки достали из кустов припрятанную сумку с полотенцами и пляжным одеялом. Затем, двинувшись в сторону спортивной коробки, обошли ее кругом и… крайне конспиративно, почему-то на цыпочках, пошли прочь от дома. Туда, где за тремя дорогами, шумным рынком и прибрежным кварталом плескалось такое манящее море. Море, которое они ни разу не видели без родителей.

Чем дальше уходили они от дома, тем сильнее чувствовали значимость происходящего. Дениска то и дело притормаживал, жалобно оглядываясь и прерывисто вздыхая. Даже если толстяк и чувствовал себя героем, то скорее невольным, ведь сам бы он никогда на это не решился. С каждым метром чужая отвага тяготила его, наваливаясь на плечи и заставляя замедлять шаг. И чем ближе становился рынок, тем отчетливее виделась стая собак, сторожащих запретные пределы, словно церберы — подступы к Царству Мертвых.

— Андрюшка, а давай здесь поиграем, — наконец жалобно протянул он, остановившись.

— Поиграем? Мы ж купаться идем! — решительно ответил ему предводитель, даже не остановившись, и вскинул руку. — Море вон там.

— Долго еще? — спустя несколько секунд снова спросил невольный бунтарь.

— Ты чего, на море, что ли, не был? Сейчас дорогу перейдем, потом рынок…

— Рынок? — тревожным эхом отозвался Дениска.

— Ага, рынок, — спокойно отвечал ему Андрюха, уверенными шагами двигаясь к искомому триумфу.

…Угол черепичного навеса, закрывающего рыночные ряды от внезапных и обильных южных дождей, уже виднелся над пыльной дорогой. Под ним десятки бойких продавцов на разные голоса нахваливали товар, выложенный на дощатых прилавках. А бородатый дядька в некогда белой майке, покрытой пятнами всех оттенков и форм, торговал сахарной ватой, ловко наматывая ее на длинные деревянные палочки. Все это: людской гомон, воробьиное чириканье, тарахтение и гудки проезжающих мимо машин — сопровождалось то и дело доносившимся собачьим лаем. Стая дворняг всех мастей и калибров крутилась рядом с центром местной торговли в надежде поживиться съестным.

Так случилось, что когда Андрюшка со своим перепуганным соучастником появились в окрестностях рынка, одна крупная головастая псина с торчащими в разные стороны клочьями серой шерсти протяжно забрехала, задрав кверху морду, будто напоминая людям о своем голодном существовании.